Святыня под спудом

Перепечатано с издания 1911 года.

От составителя
Один сеет, а другой жнет, другие трудились, а вы вошли в труд их. (Ин. 4:37–38)

Предлагаю благочестивым читателям материал, на живых и ярких примерах повседневной жизни выясняющий истинную тайну монастырской миссии, проливающий яркий свет в самые затаенные уголки монашеского сердца, освещающий внутреннюю келейную жизнь иноческой души, которая изливала в материале этом мысли свои и чувства не для славы и чести мирской, не для удовлетворения самолюбивой гордости, а глаголала от избытка сердца к самой себе и к своему Богу. Материал этот — келейные заметки, письма, черновики, а также записи некоторых выдающихся событий внутренней монастырской жизни, мною найденные в книгохранилищах Оптиной Пустыни, мною собранные и систематизированные в форме дневника ныне уже приложившегося к праотцам Оптинского иеромонаха Евфимия (Трунова). Не ему одному принадлежал этот материал, — он был достоянием коллективного Оптинского духа, — но я присвоил его ему одному, потому что при жизни восстановителя Оптинской славы Архимандрита Моисея он был к нему едва ли не самым близким лицом; потому что он вел дневник всему тому, чему был очевидным свидетелем во все время долголетней иноческой жизни, начавшейся еще во дни основателя старчества в Оптиной Пустыни, старца Льва, продолжавшейся при его преемнике по старчеству, старце Макарии, и окончившейся во дни современника нашего, старца Амвросия Оптинского; и, наконец, потому, что, по отзывам его современников, он сам был иноком выдающейся духовной жизни. Дневник отца иеромонаха Евфимия послужил мне канвою с намеченным его рукою узором, но самый узор, как и драгоценнейший жемчуг дивного шитья, составлен и собран из многоцветных раковин, извлеченных из сокровенных глубин безбрежного и бездонного моря великого Оптинского духа, питавшего православную русскую мысль в таких богатырских ее представителях, как братья Киреевские, Гоголь, Достоевский и те «молодшие» богатыри, имена которых — как звезды на тверди православного русского неба.

Во всем, что собрано здесь, самоизмышленного моего нет: все это — плоть от плоти, кость от кости Оптинских насельников и им по духу присных. Что же касается изложенных здесь фактов, принадлежащих к области духовной христианской жизни и ее силы, то моего в них — только одна редакция.

Чувствую и всем сердцем моим сознаю, что не моей меры труд этот, что он не исчерпывает и капли единой великого сосуда Оптинского, но смелости моей и дерзновения оправданием да послужит быстрота и натиск злобного духа времени, устремляющегося внушить присным своим рабам и служителям похоронить навеки еще живое и жизнетворное тело православного монашества. При таких условиях начавшейся роковой борьбы некогда размышлять о достоинстве оружия, впору только и без необходимых доспехов ринуться в жестокую сечу и хотя бы одним телом своим на время заградить гробокопателям доступ к разверстой ими могиле.

Но если дни, нами с великой скорбью переживаемые, в небесной книге жизни записаны как дни совершения такого злодеяния, и живому еще цвету христианства, каким во все времена было истинное монашество, уже настало время быть заживо погребенным в безвременной могиле, — то пусть и малый, и несовершенный труд мой этот покажет остатку верных, «какой светильник разума угас, / какое сердце биться перестало…»

Сергей Нилус